А.А. Фет - Письма - А. Л. Бржеской - 18 октября 1880 г. Будановка.

Дорогой граф!
Что я ни на йоту не переставал любить и чтить Вас, доказывает мое
последнее письмо к Страхову. Марья Петровна, дай бог ей здоровья, ввиду
скуки предпраздничных визитов решила на этот раз не ехать в Москву раньше 24
декабря. Зная, что Страхов приезжает к Вам на праздники, я думал встретиться
с ним у Вас денька на два, а затем проехать вместе с ним в Питер, что в его
сообществе мне, старику, не будет так тяжело. При этом я хотел прочесть
графине Софье Андреевне начало моего перевода из "Фауста", чтобы знать,
продолжать или нет. Надеюсь, что вы оба позволите мне доставить себе этот
праздник. <...>
Вчерашнее письмо Ваше читал и перечитывал со вниманием и заслужил
замечание жены: "Что это ты так думаешь долго?" И затрудняюсь отвечать на
него, не зная, с чего начать. Вы одним почерком изгоняете все умственные
авторитеты, всех представителей и светочей мысли и вслед за тем обращаетесь
к мысли и цитуете авторитеты. Этого мало, цитуя свои авторитеты, Вы без
всякого права придаете словам их смысл, которого они никогда иметь не могли.
Вот почему Шопенгауэр называет трансцендентальную философию Канта снятием
катаракты с глаз человечества, рядом с которым не подвергшиеся этой операции
остаются во врожденном детстве реализма и материализма. Кант жил не далее
как за сто лет назад и произвел над нами, то есть Вами и мной, эту операцию,
а наша голова так устроена, что мы можем забывать исторические факты, но
действительное знание, например, математика, утрачивается только с жизнью.
Только с помощью открытия Канта центр тяжести мира извне перешел в мозговой
узел и получил там свои качества. До тех пор это было немыслимо. Стоя на
этой современной почве, Вы вдруг вкладываете в уста неоплатоника
несвойственный ему смысл речи, переведя его λόγος даже не словом _разум_, а
разумение. Для него бог был монотеистическим богом, в честь которого и
велись все христианские доктрины и изменения, то есть, по словам же
основателя, пополнения монотеистетического закона. Ему как философу нужно
было сказать, откуда взялся мир, и он говорит, что бог был разум, ибо для
того - чтобы не наделать чепухи, надо разум. И разум был для этого у бога.
Заметьте при этом, что _разум_ может служить философским основанием, -
началом, - ибо он сила, - словом, вещь, тогда как разумение есть состояние,
а не вещь сама в себе, как огонь - вещь, а горение - состояние, которое само
неминуемо и властно указывает на свою причину, тогда как у вещи, у факта
можно о том и не добиваться. Я особенно на Ijto указываю, так как в
философии введение новых терминов без объяснений ведет слушателя к прямому
непониманию. Если у Вашего разумения не то же отношение к разуму, как у
горения к огню, то я его не понимаю и не знаю, что оно такое. Извините, если
не понял непривычного термина. Но постараюсь на полпути понять его. Это
запросто intelligentia по отношению к своему отцу intellect'у, под которым
подразумевается вся анимально-умственная жизнь и который, невзирая на
достижение в человеке вершины, - все-таки беден и беспомощен до крайности и
едва хватает ему, голорожденному без копыт и рогов, на сохранение своего
рода. При этом интеллект нимало не отличается от других явлений этого мира
тем, что главное, его корень бессознателен и навеки человеку неведом. Равным
образом по всему ряду существ он ярко отделен от воли и не имеет с нею
ничего общего, и смешивать их можно, только преднамеренно избегая, как Вы
справедливо говорили, света познания, - вопреки ежеминутного опыта, главного
руководителя разума, к которому мы теперь обращаемся по Вашему же
приглашению к λόγος. Этот λόγος неумолим и не подвержен никаким влияниям или
_прямо_, или не прямо. Сделка невозможна, тогда как воля может сдаться на
его резоны и подставлять ему мотивы. За то и на то она совершенная дура, да
еще по природе злая, так как ей нужно пожирать из самосохранения. А
пожираемому неприятно, нехорошо, _зло_, и поэтому искони эта воля прослыла
(по справедливости) злой волей, прирожденной, - первородной, то есть
наследственной. Пока у человека, то есть интеллекта, не было предмета
познания - не было опыта, он никоим образом не мог знать добра и зла. Надо
было испытать боль - зло - непосредственно, чтобы назвать его. Надо было
древо познания, а с тем и стыд, совесть, раздвоение познания с волей.
Нельзя, ничего не видавши и не испытавши, познавать. Что? Испытавши сам зло
и благо, холод и тепло, нужно было по аналогии, окольным путем догадаться,
что это и другому зло, а это не так было легко, когда такой ум, как Спиноза,
отвергал боль у животных, хотя собака от кнута перед ним выла. На этой точке
познание уже начало подставлять ненасытной воле мотивы, объясняя, что если
тебе зло, то и другому (не забудь: зло), поэтому ты ешь, только не чужое, а
то твое благо несомненное будет ему несомненным злом, которого ты так
боишься. Здесь граница - Рубикон. На этом зиждется общество, государство.
Дальнейшее ни для кого не обязательно. Я совершенно согласен, что познание
приводит воле (во избежание авторитетов я нигде не заикаюсь о мировой воле
Шопенгауэра, а говорю о знакомой, своей) и такой аргумент. Хотя то, чего ты
постоянно алкаешь, для тебя несомненное благо, но это благо пока не
достигнуто - ergo непрочно. Но твое чувство раздвоения при соделании
неправ<ого> вечно для тебя от колыбели до могилы - и если ты в детстве зло
оскорбил отца или мать, это будешь зло помнить до конца дней. Выбирай! Не
знаю, можно ли любить разумение; но знаю наверное, что с разумными
аргументами можно обращаться только к разуму, но не к воле непосредственно.
Она дура и факт. И на основании этого факта меня яблоками не угощайте, ибо
меня тошнит от их запаха. Тут философия бессильна. Я даже не допускаю мысли,
чтобы кому-либо в голову пришло приказывать моей сокровенной воле, в отличие
от моих явных дел. Быть может, я люблю, как Грозный, чужие муки. Это мое
дело. Да и история не представляет таких невообразимых попыток в самых
ужасах деспотизма. Не делай - деланное. Но fraternite ou la mort {братство
или смерть (фр.).} было только раз, во время чудовищного остервенения всех
подоньев людского зла. Итак, до сих пор, насколько я понимаю, мы сходимся.
Ваше разумение, которое, впрочем, нисколько не синоним жизни, которое и в
дубе и в камне, - разумение, то есть разум, указывает воле на тщету ее
желаний, в противоположность живучести угрызений совести, проистекающих из
вторжения в чужую личность, равноправную - по страданию. Здесь еще раз
Рубикон. Но у некоторых это познание заходит за эту грань и заставляет их
забывать весь мир с его вечными законами. Они забывают, что с человеческим
познанием связана сознательная предусмотрительность и оглядка на опыт, -
будущее и прошлое. И является сверх проклятия боли и смерти еще и проклятие
труда, против которого воля противится всем существом. Один мой знакомый
заставлял виноватую барщину идти в пруд, переливать воду с места на место.
Кто же пойдет добровольно на такой труд. Но воля эгоистическая дура,
интеллект и тут ловит ее в ее же лапы, уверяя, что она трудится для своего
же блага или для блага ближних - любимых, которых она признала собою же. И
вот труд самый тяжелый ей родить. Кому он этого не втолковал, тот на
очевиднейшие доводы гибели машет рукой, не имея что возразить, ибо пришлось
бы есть чужой труд, а при общем таком воззрении -умирать с голоду - машет
рукой, то есть, по Вашим словам, преднамеренно бежит света разума,
освещающего бездну впереди. К счастью, такое бегство составляет редкие,
редчайшие исключения и на факте невозможно, так как и столпники питаются
чужим трудом. Я знаю только одно последовательное исключение. Это мой
больной брат. Он вообразил, что может трудиться, - оказывается, что по
болезни не может, - и он не берет чужой крохи в рот и умирает с голоду. Это
неблагоразумно, но последовательно, между тем он Софье Сергеевне Боткиной в
приезд к нам не сует ржаную корку, которую считает благом, а покупает на
последние деньги ковер и насильно навязывает, а мужикам водки, а бабам
гадких пряников и лент. Он знает, что, кому нужен Георгиевский крест, тому
не нужны десятины, и наоборот. Не нужно и бессмысленно проповедывать воле
пожирать, так как она жизнь, а жить значит пожирать: море пожирает скалу,
скала море, земля солнце и кончит тем, что сожрет; но нужно и должно
разумному существу сказать - не пожирай чужой жизни, которая ему так же
дорога, как твоя тебе. Если таков смысл Евангелия, то я опять-таки обеими
руками подписываюсь {2}. Это давно познанное осуществляли не только индусы,
но и все народы, дожившие до законодательства. Что этим путем можно зайти
далеко за Рубикон - опять-таки примером не христиане, а индусы, дошедшие до
травоядения, которое все-таки не ведет до конца - отнимать жизнь не все ли
равно у луковицы или теленка? Не отнимать, так ни у кого. А где есть
уступка, там им нет границ - даже и по сю сторону Рубикона начнутся сделки.
У моей покойной матери подымалась неудержимая рвота при виде пьяного. Ну
какая философия могла бы заставить ее любить пьяных, внушавших ей
непреоборимое отвращение. Я с Вами согласен, что литература - пошлость. Но с
той точки, с которой Вы вели дело, она (то есть оно - писание) было
откровение сущности явлений жизни человеческой. Пойдите утром летом мимо
тихого пруда, ничто не скажется жизнью, но лягушки побултыхают, и Вы
вздрогнете. Это правда и потому - хорошо и т. д.
Простите за многописание и передайте графине наши общие с женой
приветствия. Если я иногда и думаю о смерти, то без содрогания или
отвращения, и мне все кажется, что возиться с этой неизбежной операцией так
упорно-малодушно. Да бог с нею. Это ее дело.
Как ни поверхностно знание вообще, во многое оно действительно проникло
и сделало его неизменным своим достоянием. Так вращение земли вокруг оси
вышло наконец из-под опеки неведения и наглядно подтвердилось опытом
суточного, кругообразного качания свободного маятника. Можно, если есть
охота, бранить старого Коперника или Галилея, а она все-таки вертится в
нашем сознании. Точно так же есть физиологические и метафизические факты,
окончательно доказанные, которые стали общим достоянием. Сюда относится
факт, что возможность восприятия вещей мира в наше я лежит в предшествующей
созерцанию присущности в нашем интеллекте форм времени, пространства и
причинности, наличность которых и составляет интеллект. Физиологически он
только функция мозга, которой он так же мало научается из опыта, как желудок
пищеварению или печень отделению желчи. При этих словах непредубежденный
человек должен сказать: 1-е. Да, на эту точку мы поставили очевиднейшими
доводами науки, и другая точка для нас невозможна. 2-е. Это бесспорное
открытие только передвинуло нас по цепи причинности на действительное звено,
но не подвинуло ни на линию вперед к пониманию сущности вопроса.
Оказывается, первое, что интеллект перерабатывает мир явлений, куда
относится и сам человек, лишь так, как ему, интеллекту, приказано, как
желудок варит пищу только так, как ему, желудку, приказано, хотя варить
может быть бесконечное число манер, и что поэтому интеллект отвечает лишь за
свое пищеварение, за мир своей стряпни, а не за действительный мир, о
котором ничего знать не может. Второе, что этим самым несомненным фактом
интеллект (мозговая функция) не остается абсолютным центром мира (а только
мира явлений), а по отношению к этому искомому центру сводится наравне с
желудком, железами, детородными членами на степень органических явлений,
коренящихся на чем-то другом, на чем все коренится. Что же такое это
ежеминутно на наших глазах творящее начало, обращающее брюкву в желудке отца
во всемирного завоевателя сына. Эта тайна, которой никакая биология с ее
ботибиями, протоплазмами вовеки не раскроет, так как она, в сущности,
противна врожденной логике интеллекта, ибо из неорганического по логике не
может выйти органическое. Чего не положил в карман, оттуда никакими фокусами
не достанешь. Вот и еще - и даже главнейшая причина, по которой Иоанн был
совершенно прав, указывая на λόγος божий как на источник мира видимого -
мира явлений и невидимого - силы. Иоаннов λόγος вне мира и относится к нему
творчески. Может быть, это недостаточно основательно, как - увы! - убитое
Каином онтологическое доказательство, но оно, по крайней мере, не в
противуречии с самим собою. Найденная по неведению _воля_ Шопенгауэра,
положим - и близится к _иксу_, но не носит онтологической смерти в груди,
произвольно останавливаясь на одном из звеньев причинности. Но все-таки
λόγος Иоанна, внемировой - есть ответ какой-нибудь. Тогда как разум,
разумение человека, составляющий лишь мгновенное звено в цепи причинности
явлений и заведомо коренящийся на недосягаемой тайне жизни, не только
невозможная точка опоры для целого мира - в себе самом, но и противоречивая.
Этот разум, разумение не имеет права говорить ни о чем другом, как о лично
ему кажущемся. Кроме того, когда речь идет о человеке-организме, устройство
которого мы, в сущности, никогда не узнаем и потому не можем судить, что в
этой таинственной машине главное, мы никак не можем давать одному узлу
предпочтение перед другими до совершенного забвения остальных; забывая, что
в механизме малейший винтик все держит. Это понимал Иисус, говоря не о хлебе
_едином_, а не сказал _не о хлебе_.
Нельзя было не признать желудка, эпидерма и т. д., признавая интеллект
и волю. А раз, что признал желудок, который, между прочим, не требует и не
дожидается философского признания, а кричит panetti! {булочек! (ит.).} тогда
как интеллект кричит circenses {зрелище (лат.).}, признал бы и труд, и мы
снова на общечеловеческой дороге всех веков и народов.
Докажите, дорогой граф, на деле Вашу незлобивость и не сердитесь на то,
что я ich kann nicht anders! Gott helf mir {не могу иначе, да поможет мне
бог (нем.).}.
Сию минуту получил отрадную весть, что уломали крестьян на полюбовный
выкуп, причем я же дарю им 1000 рублей. Они в мой приезд хотят благодарить
меня, что мне может быть только неприятно! А вот когда я ехал на земство на
своей четверке, которую выходили ремонтеры смотреть на Будановке - и
неизвестный мне парень, которого я издали принял за пьяного, закричал,
кланяясь без шапки: "Один такой-то барин нашелся, больше нету", - это,
признаюсь, было мне приятно. Потому что делаю так, как считаю за лучшее, а
другого, очевидно, делать не в силах. Может быть, это и худо, но не для
меня, и я, по Вашему же принципу, признающему личное разумение за центр
вселенной - прав.

Ваш старый А. Шеншин.