А.А. Фет - Письма - И. С. Тургеневу - 20 января <1858 г.>

Никак не думал я, что придется разрывать куверт и брать новый листок
бумаги, но вышел 1 Ќ "Современника", и я выпросил его у знакомых до
нынешнего дня. А между тем вот что случилось. На столе у себя я застал два
письма: одно из деревни, а другое от Григорьева. (Все это между нами, ради
бога, - другому бы я ни за что этого не написал.) Я давал Григорьеву денег
взаймы, когда мог, но теперь, и особенно в нынешний год, я ужасно истратился
и должен сжаться до крайности. Я прожить должен в месяц неизбежно 250 р.
серебром, а у меня в настоящую минуту 125 р., которыми я, по крайней мере,
должен протянуть до 1/2 февраля, да еще сегодня получу 70, но раньше
половины февраля все-таки денег не будет, а затем будет столько, сколько мне
самому необходимо на неизбежные вещи.
И вдруг Григорьев умоляет меня выслать ему 250 руб. серебром, которые
обещается в июле заплатить рукописью. Что мне делать? Я вынужден отказать, а
между тем он из Флоренции {1} швырнул прямо в мою душу такой тяжелый и
<нрзб> камень, что вся моя внутренность всколыхалась. Он один из
неизлечимых, а все-таки мерзко глядеть на него и на себя. И в этом-то
несчастном расположении духа я вынужден был прочесть вечером жене вслух вашу
"Асю". Вы просили моей суровости, и она сама пришла, самым для меня тяжелым
образом.
Странная и отрадная вещь, что мастер виден по удару резца, по манере
класть краски, и мне отрадно было увидать Ваше для меня дорогое лицо
выглядывающим из-за кустов в немецких аллеях. От всякого суда я отказываюсь
- а говорю свое личное впечатление. Конечно, исключая Вас, никто не напишет
на Руси Аси. Толстой напишет равноценную вещь - но в другом роде, да и
только. Гончаров уже не то - да и баста! Но я положительно никого не знаю и
читаю "Асю", и от меня требуют моей личной правды. По-моему, начало сухо, а
целое - слишком умно. У Вас нет не умной строки. Это Ваше качество - и
достоинство. Во всех Ваших произведениях читатель видит светлый, ясный,
прелестный пруд, окруженный старыми плакучими ивами. Вы любите этот пруд, и
читателю хорошо на него смотреть. Это не мешает ему видеть, если он
всматривается, на дымчатом дне пруда целые стада аршинных форелей. Но в
"Асе" форели не на дне, а вставшие так высоко, что нарушают простое
наслаждение зеркальной поверхностью. Ужасно умно!!! Но зато в местах, где вы
заставляете забыть умнейшего юнкера Н. Н., - прелесть. Это даже не те слова.
Жена слушала пристально и молча. Но когда я кончил X главу, место
безотчетного плаванья по Рейну, она вскрикнула: "Экая прелесть!" Все эти
далекие вальсы, все блестящие на месяце камни, описания местностей, - вот
Ваша несравненная сила. В описании лунного столба меня поразило то, что это
оптическое явление, основанное на преломлении лучей, совпадает у двух людей,
находящихся на противоположных берегах реки. Но это безделица, хотя и
подобная безделица там, где все художественно верно, - как-то неприятно
действует. Говорите что хотите, а ум, выплывающий на поверхность, - враг
простоты и с тем тихого художественного созерцания. Если мне кто скажет, что
он в Гомере или Шекспире заподозрил _ум_, я только скажу, что он их не
понял. Черт их знает, может быть, они были кретины, но от них сладко - мир,
в который они вводят, действительный, узнаешь и человека и природу - но все
это как видение высоко недосягаемо, на светлых облаках. Книга давно закрыта,
уже давно пишешь вечерний счет и толкуешь с поваром, а на устах змеится
улыбка, как воспоминание чего-то хорошего.
Из "Аси" я не вынес в душе - это полного, хорового пения, долго - в
темноте без сознания дрожащего в душе. Вот Вам моя сердечная исповедь. Может
быть, я был в гадком расположении духа, может быть, да и действительно так,
я в этом деле ничего не смыслю, - но я никого не видал - и говорю, что сам
вынес из рассказа. Тем не менее я начал эти строки оговоркой. Напиши эту
вещь Самопалов - то все бы закричали: читали Вы "Асю" Самопалова! прелесть!
и кричали бы по делам. Но Вы не Самопалов, а Тургенев. Noblesse oblige!
{Благородное происхождение обязывает! (фр.).} Знаю, что Вы не рассердитесь
на мое маранье, надо много любить и уважать человека, чтобы писать к нему
первый забредший в голову вздор. Приезжайте, мы еще потолкуем, да еще как:
блаженно! Кланяйтесь Боткину! Да, жизнь труд и борьба. Работаю над Шекспиром
{2}. На будущей неделе примусь за 4-й акт. Что-то будет? Стараюсь быть
верным английскому, насколько сил хватает. Везде 5-стопный ямб - только там,
где он у Шекспира. Но это два-три стиха в III актах.

Ваш Фет.