|
А. А. Фет - Статьи о поэзии и искусстве - Из статьи "Два письма о значении древних языков в нашем воспитании"
- Обращаясь к другим деятельностям, в которых человек ищет
удовлетворения врожденной жажде истины, мы находим двух близнецов: искусство
и науку. Основные, родственные черты их до того сходны, что при первом
поверхностном взгляде легко ошибкою принять одного за другого. У обоих общая
цель - отыскать истину. Оба, удовлетворяя жажде истины, в различие от
религии, не объемлют в блаженном чувстве самовозгорания безразлично всего
видимого и невидимого, а, напротив, задают свои вопросы отдельно каждому
предмету, к которому обращаются в данный момент, как бы самый предмет ни был
бесконечно велик или бесконечно мал. Для обоих, кроме искомой истины, к
которой они стремятся, не существует ничего в мире. Истина! безотносительная
истина! самая сокровенная суть предмета - и больше ничего. Но тем и
кончается поразительное сходство, уступая место поразительному
характеристическому различию.
* * *
- ...сущность предметов доступна для человеческого духа с двух сторон.
В форме отвлеченной неподвижности и в форме своего животрепещущего
колебания, гармонического пения, присущей красоты. Вспомните пение сфер. К
первой форме приближаются бесконечным анализом или рядом анализов, вторая
схватывается мгновенным синтезисом всецельно, de facto {на деле (лат.).}.
Приведем наглядное, хотя несколько грубое сравнение. Перед нами дюжина
рюмок. Глазу трудно отличить одну от других. Избрав одну из них, мы можем
задавать ей обычные вопросы: что? откуда? к чему? и т. д., и если мы стоим
на высоте современной науки, то получим самые последние ответы насчет
физических, оптических и химических свойств исследуемой рюмки, а математика
с возможною точностию выразит ее конфигурацию. Но этим дело не кончится.
Восходя все выше по бесконечному ряду вопросов, мы неминуемо приведем науку
к добросовестному сознанию, что на последний вопрос она в настоящее время
еще не знает ответа. Этого мало: так как сущность предметов сокрыта в
неизмеримой глубине, а восходящему ряду вопросов не может быть конца, то
сама наука не может не знать - a priori {заранее (фр.).}, - что ей никогда
не придется сказать последнего слова.
* * *
- Возвратимся к нашей рюмке. Мы задали ей всевозможные вопросы,
исследовали ее форму, объем, вес, плотность, прозрачность и т. д., сказали
над нею последнее слово науки - и увы! (das offene Geheimniss) открытая
тайна осталась тайною непроницаемой, безмолвной, как смерть. Но вот нагла
рюмка задрожала всей своей нераздельной сущностью, задрожала так, как только
ей одной свойственно дрожать, вследствие совокупности всех исследованных и
неисследованных нами качеств. Она вся в этом гармоническом звуке; и стоит
только запеть и свободным пением воспроизвести этот звук, для того чтобы
рюмка мгновенно задрожала и ответила тем же звуком. Вы несомненно
воспроизвели ее отдельный звук: все остальные подобные ей рюмки молчат. Одна
она трепещет и поет. Такова сила свободного творчества.
Алчущая, мучительно-жаждущая истины, душа человеческая может утешиться.
"Und wenn der Mensch in seinem Gram verstummt giebt ihm ein Gott zu sagen
was er duldet" {"И когда человек немеет в своем угрюмстве, // Некий бог
открывает ему возможность рассказать о своих страданиях" (нем.).}, - говорит
Гете. Человеку-художнику дано всецельно овладевать самой сокровенной
сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой. Перед ним
открыт путь, на котором он с помощью свободного творчества может совершенно
в другой области овладеть гармонической истиной предмета так всецельно, что
все одаренные слухом воскликнут: вот оно! Стоит только попасть в
гармонический тон предмета, а для этого нужен талант и благосклонность
минуты. Если, согласно глубоко-художественному выражению Гете, "мироздание
есть открытая тайна", - то художественное творчество есть самая
изумительная, самая непостижимая, самая таинственная тайна. "Ты им доволен
ли, взыскательный художник?" Нет, недоволен! Он долго со всевозможных сторон
задавал вопросы предмету своих изысканий, задавал их с томительным
напряжением всего своего просветленного существа, и ответы являлись, но не
тот, которого жаждет душа. И вот иногда совершенно неожиданно - даже во сне
- искомый ответ предстает во всей своей гармонической правде. Вот он!
несомненный! незаменимый!.. Вы жаждете проникнуть в тайну творчества, вы бы
хотели хоть одним глазком заглянуть в таинственную лабораторию, в которой
целое жизненное явление претворялось в совершенно чуждый ему звук, краску,
камень. Торопитесь спросить художника, еще не остывшего над своим
вдохновенным трудом. Увы! ответа нет. Тайна творчества для него самого
осталась непроницаемой тайной. А между тем великое чудо совершилось,
сокровенная тайна открыта воочию всех. Не изрекаемое никаким иным путем -
изречено со всей его неизмеримой глубиной, со всей его бесконечностью. Вот
молодая, светлая, могучая, страстная душа! Моральное сотрясение вывело ее из
обычного покоя. Равновесие потеряно. Зеркальная поверхность покрывается
узорчатою рябью. Рябь переходит в мерную зыбь. Волнение увеличивается. Волна
встает во след волне во всей прихотливой прелести мельчайших подробностей.
Берегов и пределов нет. Берег - безграничность: предел - беспредельность!
Страстное волнение все растет, подымая со дна души все заветные тайны, то
мрачные и безотрадные, как ад, то светлые, как мечты серафима. Умереть - или
высказаться! Все, все высказать, со всей полнотою! "Иль разорвется грудь от
муки..." Но какой язык человеческий способен всецельно заговорить всем Этим?
Бессильное слово коснеет. Утешься! есть язык богов - таинственный,
непостижимый, но ясный до прозрачности. Только будь поэтом! Мы все - поэты,
истинные поэты в той мере, в какой мы истинные люди. Вслушайся в эту сонату
Бетховена, только сумей надлежащим образом ее выслушать - и ты, так сказать,
воочию увидишь всю сказавшуюся ему тайну
Слова: _поэзия язык богов_ - не пустая гипербола, а выражает ясное
понимание сущности дела. Поэзия и музыка не только родственны, но
нераздельны. Все вековечные поэтические произведения от пророков до Гете и
Пушкина включительно - в сущности - музыкальные произведения - песни. Все
эти гении глубокого ясновидения подступали к истине не со стороны науки, не
со стороны анализа, а со стороны красоты, со стороны гармонии. Гармония
также истина. Там, где разрушается гармония - разрушается и бытие, а с ним и
его истина. Гете говорит: "Das Schone ist honer, als das Gute; das Schone
schliesst das Gute in sich" {"Прекрасное стоит выше, чем доброе; прекрасное
заключает доброе в себе" (нем.).}. Он мог бы с одинаковым правом сказать то
же самое по отношению к истине. - Ища воссоздать гармоническую правду, душа
художника сама приходит в соответственный музыкальный строй. Тут не о чем
спорить и препираться, - это такой лее несомненный, неизбежный факт, как
восхождение солнца. Нет солнца - нет дня. Нет музыкального настроения - нет
художественного произведения. Эпическое _пою_, которое так злоупотребляли
искусственные писатели XVIII века, исполнено глубокого значения. Когда
возбужденная, переполненная глубокими впечатлениями душа ищет высказаться, и
обычное человеческое слово коснеет, она невольно прибегает к языку богов и
поет. В подобном случае не только самый акт пения, но и самый его строй рифм
не зависит от произвола художника, а являются в силу необходимости. Илиада -
терцинами и Divina Comedia {Божественная комедия (ит.).} - гекзаметром равно
невозможны.
Но одним ритмом не исчерпывается в песне художественная необходимость.
В ней все необходимо. В таком напряженном акте, каков акт воссоздания,
сосредоточены все усилия духа - все, можно сказать, видимые и невидимые
средства.
* * *
- Возвращаясь к параллели между искусством и наукой, мы не можем
умолчать еще об одном характеристическом их различии. Мы видели, что
искусство и наука - это две стремительные силы человеческого духа - не имеют
различных целей. У них одна общая цель: и_с_т_и_н_а. Всякое верженное тело
только тогда стремится свободно, когда оно одноцентренно, то есть когда в
нем только один центр тяжести. Между двумя центрами мгновенно возникает
борьба, уменьшающая силу и верность полета. В этом смысле и наука и
искусство - одноцентренны. Этот центр истина, одна истина. Таково
родственное сходство близнецов в отвлеченном мире призвания, но, вступая в
действительность подвига, близнецы как бы не узнают друг друга. Наука, не
изменяя своему призванию и значению, не может отвернуться от возникающего
перед ней последнего слова истины, во имя каких бы то ни было соображений:
fiat Veritas of pereat mundus {да будет истина и пусть погибнет мир (лат.).}
- ее неуклонный девиз. Для искусства никакая истина не существует до того
благодатного момента, в который оно успело нащупать ее красоту, вслушаться в
ее гармонию.
<1867>
|
