А.А. Фет - Письма - Я. П. Полонскому - 10 декабря 1891.

Дорогой друг
Яков Петрович,
каждому из нас, в свою очередь, природа дала известный дар с известным
оттенком, и потому для меня (как я уверен, - и для тебя) зависть по
отношению к тебе не существует. И вот почему говорю с тобой нараспашку и не
боюсь твоих художественных замечаний. Спасибо за присланный оттиск
"Деревенский сон", принадлежащий к произведениям, блистающим всеми
самоцветными огнями твоего павлиньего хвоста. Но последних два стиха я для
себя заменил следующими.

"А пожалуй, сбывшись,
Сон-то и обманет".

До такой степени претит мне проповеднический тон:

"Горе ей, несчастной..."
Я бы не желал этих слов слышать и от чухонского пастора.
С своей стороны мне приходится с тайным стыдом перед тобою
исповедоваться. На днях я послал Бергу два стихотворения, из которых одно
начинается стихом:

"Ель рукавом мне тропу занавесила".

Этот лесной рукав возник в моем воображении раньше, чем я увидал, что
повторяю внесенную тобою в русскую поэзию прелестную рифму: _занавесил_ и
_весел_. Чтобы хоть сколько-нибудь исправить намек на кражу, я в настоящую
минуту переправил для печати вместо бывшей: "тропу занавесила" - "тропинку
завесила". Если бы я как-нибудь мог справиться с моим образом, то переменил
бы весь куплет. Страхов постоянно упрекает меня в неясности моих стихов, а
я, как ты видишь, преднамеренно напускаю загадочного тумана в твое
заключительное двустишие. Ясность ясности рознь. Можно сомневаться, слышен
ли в комнате запах гелиотропа или воскового дерева; но в запахе, оставленном
неопрятною кошкою, сомневаться невозможно.
Не отдать же предпочтение этой ясности перед тою неясностью.
Выехал я один раз обедать к Дункерам, где обедал и Петя Боткин с
невестой, и, возвращаясь в карете, так простудился, что положительно засел
дома на всю зиму. Передай всем своим наши общие и глубокие поклоны и не
сердись за мое расстегнутое письмо.

Преданный тебе
А. Шеншин.